Кризис экстраверта в зеркале мировой истории.

Дмитрий Лытов,
16. 01. 2006, Санкт-Петербург.

Можете ли вы представить себе, что Москва подняла восстание против Российской Федерации и захотела от неё отделиться? Ситуация не настолько невероятная, если мы вспомним, что всего полтора десятка лет тому назад Российская Федерация фактически отделилась от Советского Союза, провозгласив декларацию о суверенитете. После этого развал Советского Союза стал лишь вопросом времени, как оказалось, совсем недолгого времени – всего полутора лет.

Впрочем, моё эссе – не о странах, а о людях. Проблемы, которые происходят в душе обычного человека, иногда очень напоминают причудливые хитросплетения мировой истории. Разница лишь в том, что об исторических перипетиях можно прочитать даже в бульварных газетах, а о своём внутреннем мире люди говорят неохотно. Обнажить свою слабость можно не перед всяким – а ну как этот всякий плюнет в душу, с которой сняли броню, а то и хуже – посмотрит, что там внутри, и выболтает не тому, кому следует? Или может случиться ещё хуже: эту внутренность увидит близкий человек, и его отношение непоправимо изменится. Ведь внутри мы далеко не столь привлекательны, как снаружи. Внешность любимой может вызывать восхищение, но могут ли быть столь же восхитительны её почки и печень? Душевные «внутренности», наверное, тоже не для всех привлекательны. С вожделением на них может смотреть разве что профессиональный «душевный хирург» – или, наоборот, закоренелый «душевный маньяк-расчленитель».

Чем говорить на такие опасные темы, лучше поговорим о мировой истории. А там, глядишь, кто-то и узнает себя в событии всемирно-исторического масштаба.

Нечто подобное тому, как Россия объявила суверенитет от СССР, два тысячелетия тому назад произошло в могучей Римской республике – тогда ещё республике, а не империи. Против неё восстала – ни много ни мало – Италия, то есть её центральная часть, с которой она, собственно, и начиналась. В руки бунтовщиков не попал разве что город Рим. Восставшие провозгласили своё правительство и чеканили свою монету.

Речь идёт не о восстании Спартака, о котором знают все или почти все читатели рассылки. Восстание Спартака было всё-таки восстанием рабов, т.е. чужеземцев на Римской земле, выходцев из покорённых или враждебных стран. Здесь же против Римской империи восстало её самое что ни на есть исконное население.

Что же произошло?

Восставшие народы были не просто коренным населением Италии. Это были «младшие братья» латинов – народы, чьи названия сейчас мало кому что говорят. Они говорили на языках, отличавшихся от латинского примерно так, как украинский отличается от русского. Они внесли свой вклад в создание Римского государства. Но так получилось, что один из этих братских языков должен был стать господствующим – им стал латинский, а остальные постепенно вытеснялись из обихода, стали «мужицкими». 

Римское государство было государством экспансивным, экстравертным в самом распространённом смысле этого слова. Рим завоёвывал всё новые земли, и чтобы удержать их – привозил в свой пантеон богов завоёванных земель. Многие из жителей завоёванных земель поступали на службу в римские легионы, что давало им право на получение римского гражданства. Республика росла, и к тому времени, о котором идёт речь (91 г. до н.э.), занимала огромное пространство от Испании до Малой Азии.

Сначала положение коренных жителей Италии было «чуть ниже», чем у граждан Рима. Постепенно, однако, по мере роста страны оно стало таким же, как у жителей завоёванных стран. Парадокс: житель далёкой Испании, говоривший по-латински, был для римлянина ближе и понятнее, чем «мужик» из Италии.

Война Италии против Рима, известная как Союзническая война, была по сути войной за национальную идентичность Рима. Италия её проиграла; жители Италии хотя и получили гражданство, но были распределены по куриям (избирательным спискам) таким образом, что большого влияния на политику оказать не могли в принципе.

А вскоре Рим перестал быть республикой и превратился в империю. Внешне, конечно, «психологический тип» римского народа не изменился. Армия и война по-прежнему были «костяком» страны. Но расширяться дальше становилось всё труднее, и завоёванную территорию было надо как-то удерживать. Не за горами было то время, когда римское гражданство постепенно получили все жители завоёванных территорий. Отсюда же – нынешняя «южная» внешность современных итальянцев, не похожих на бюсты классических римлян.

Проблема растущего Рима, потерявшего идентичность – типичная проблема экстраверта. Поначалу экстраверт кажется себе более сильным, чем интроверт, в плане восприятия действительности. Он легче справляется с потоком новых ощущений и впечатлений, легче их «переваривает». Разумеется, экстраверты бывают разными. Всё зависит от доминирующей (или, как говорят соционики, программной) психической функции. Одни охотятся за идеями, другие – за влиянием, третьи – за эмоциональными переживаниями… Факт остаётся фактом – в какой-то момент экстраверт нахватается столько внешних впечатлений, что наступает кризис. Он вдруг чувствует, что под грудой приобретённых впечатлений где-то глубоко похоронено его собственное «Я».

Изменяют ли приобретённые впечатления то, что мы называем психологическим типом? А это смотря что назвать психологическим типом. Аналогии и модели, к сожалению, не помогают раскрыть истину – они лишь намекают на неё. Например, можно сравнить «информационное пищеварение» с обычным пищеварением. Китовая акула съедает тонны креветок, но сама при этом ничуть не становится похожа на креветку, как не стали похожими на своих жертв другие, более хищные акулы. Но эта аналогия вызывает законные возражения. Можно ли сказать, что наши впечатления действительно перевариваются до неузнаваемости? Разве мы не можем вспомнить то или иное событие спустя день, год, десять лет? С одной стороны, какие-то краски эти воспоминания утрачивают; с другой, в результате этих впечатлений у нас рождаются новые мысли, т.е. «впечатления» о том, чего мы не видели и не переживали. Значит, можно сказать, мы «перевариваем» информацию только частично. Но так или иначе, приобретенная информация нас в чём-то изменяет. Мы становимся уже не те, что были десять, двадцать и более лет назад.

Изменение экстраверта подобно изменению Рима. В какой-то момент новое настолько его переполняет, что сначала он перестаёт чувствовать от него радость и возбуждение – он просто продолжает глотать его по инерции. Затем он начинает понимать, что утратил контроль за этой новизной. Его прежняя идентичность погребена под грудой новых впечатлений где-то очень глубоко. Она робко пытается восстать – как восстали италийские племена против Римской республики – но, как правило, ей указывают на её новое место.

Впрочем, новое ли? Разве не с самого начала идентичность экстраверта была слугой его тяги к новым впечатлениям? Просто однажды у слуги оказалось слишком много господ.

Тогда экстраверту приходится привыкать к себе новому.

Римской республике это не удалось. Она выросла настолько, что управлять по-прежнему этими необъятными владениями уже было невозможно. Сначала пришлось отказаться от республики в пользу единоличной власти. Но эта власть, хотя и оттянула крах на несколько столетий, оказалась самопожирающей – редкий император умирал своей смертью; неспокоен был Рим, неспокойны были и провинции.

Другая империя – Советский Союз – вроде бы справилась с подобной проблемой. Россия, чему мы с вами были свидетелями, объявила о своём суверенитете от «большой России», то есть Советского Союза. Но и вернуться к прежней, досоветской России уже не получилось. Страна ищет своё лицо до сих пор, да и потеря Союза не прошла безболезненно.

Кризис экстраверта, который наступает обычно в среднем возрасте, очень напоминает судьбу больших империй. Собственная энергия оказывается врагом, собственные завоевания и приобретения давят тяжёлым грузом – с ними трудно справиться.

Характер экстраверта с возрастом меняется не настолько, чтобы «перерасти» в другой тип. Однако вокруг экстраверта может вырасти целая инфраструктура отношений, дел, обязательств, наконец, репутации, которую нужно оправдывать каждый день. Вся эта громадина нередко оказывается сильнее, чем его собственный характер – человек уже не может позволить себе роскошь быть самим собой. Неловкое движение – и «пришла беда, открывай ворота»: рушится слишком многое. Отказаться от всего этого, начать жизнь сначала? Бросить всё, уехать в Урюпинск? Мечтают об этом многие, однако на этом и останавливаются, потому что даже в Урюпинске нужен свой стартовый капитал.

Как же выглядят кризисы экстравертов в зависимости от их типов?

Экстраверт с программной этикой эмоций переживает, что слишком многие события воспринимал слишком лично – хотя можно было бы быть спокойнее, проигнорировать (кабы молодость да знала!).

Экстраверт с программной волевой сенсорикой с тревогой смотрит на то, как большая система зависимых от него людей, его связей и влияния всё больше выходит из-под его контроля. Такой человек напоминает Пейратеса из «Писем незнакомке» Андре Моруа:

http://www.morua.ru/lb-sb-elkniga-1614-s/65/

Экстраверт с программной интуицией возможности с грустью думает о своих огромных знаниях, которых он нахватался по вершкам, но не сумел довести до выгодного для себя результата…

О проблеме экстраверта с программной деловой логикой, поскольку эта функция в наши дни востребована довольно часто, нужно сказать особо. Психотерапевт Алан Даунз довольно метко обозначил кризис такого экстраверта фразой «Герой не знал, что кончилась война». Когда дело дорастает до определённого момента, нужно сдержать дальнейшую активность, чтобы не развалить построенную структуру; нужно отлаживать существующие процессы вместо того, чтобы запускать (в прямом и переносном смысле) новые. Бывает, что создав своё дело, в дальнейшем программный «деловой логик» своей неуёмной активностью сам же его и разрушает; ему бы переключиться на что-то новое, но это новое не так-то просто найти, а родное дело бросать – тем более жалко.

Если Вы – экстраверт, и когда-либо переживали подобный кризис, каким оказался Ваш выбор? На что он был похож – на судьбу древнего Рима или на судьбу современной России?